Интересно, какой ты меня помнишь.
Неуклюжей, неуверенной, терпеливой, внимательной, чуткой.
Доверчивой, с «немодельной фигурой», глазами, очень большими, что ты заметил далеко не сразу.
С разбитым вдребезги телефоном, со взглядом, проникающим куда-то очень далеко, с письмами, ни одно из которых я повторить не смогу никогда.
С фразой «я не пью», с беспокойством за тебя, со странными сообщениями, в которых было что-то ванильное, но милое иногда.
Милой, наверное.
Наверное, хорошо помнишь меня тринадцатофевральскую, господи, как я тогда волновалась. боялась, чёрт.
Двадцатьчетвёртофевральскую тоже, наверное, помнишь, Нервную, с синяками под глазами.
Уставшую от маминых упрёков помнишь. Вечно чем-то занятую.
Торопящуюся на пороге.
В закрывающемся лифте меня тоже, может быть, помнишь.
На еврейском кладбище и возле Храма на Крови, возле водоёма в Сысерти, с короткими волосами.
Приезжающую по первому зову, отговаривающую тебя приезжать ко мне глубокой ночью.
А может, не помнишь.
А если не помнишь, то зачем мне такой быть.

Часть первая.
Хочется скулить и лезть на стенку от одиночества. От мысли, что моё обострённое чувство справедливости просыпается там, где должно сладко дремать, свернувшись в комочек. От осознания собственной никчёмности и невозможности изменить хоть тот факт, что я опять ушла в какие-то трагедии.
Часть вторая.
Я сижу и ржу над самой собой. Над тем, как изысканно камуфлирую вполне осознанные действия под словом «принципы». Над тем, что сознательно ищу каких-то потрясений, скандалов (ах, Кропанцев, где ты теперь?..) и пытаюсь жаловаться на них, прикидываясь нормальной, тотально вынося мозг случайным свидетелям моих игр. Ночью всё видится немножко в ином свете, свете безысходности, в которую я на самом деле уже не верю. Интересно, осталось ли ещё хоть что-то, во что я верю?
Часть третья.
Где-то кроется магическая ошибка, где-то я сама себе лгу, то ли в том, что мне одиноко, то ли в том, что мне нравится то, что мне одиноко. На моём лице, а лучше, как выразился однажды Слава, на моём «портале всех человеческих эмоций» застыло ироничное выражение насчёт того, как я контролирую каждое слово прямо сейчас и наслаждаюсь произведённым на саму себя эффектом.
Часть четвёртая.
Я вдруг задумалась о любви, которую мне дарят. Иногда мне она кажется ничтожно маленькой, в сравнении с тем, что отдаю я. Иногда – несравненно огромной.
Часть пятая.
Когда посещают такие мысли, надо срочно устроить себе день катарсиса. Перестрадать, перечувствовать, переболеть. Это какая-то лихорадка, которую надо переждать, чтобы наутро проснуться со свежей головой и отдохнувшей душой, когда уже можно будет думать о том, что же я натворила, во что же я превратила свою такую недолгую жизнь.

-Сама виновата,-сказала мне мама.
-Тебе пизда,-написал Трушков.
-Прилетай ко мне,-позвонил Слава.

Да ну вас к чёрту.