Есть в нашем лицее такая традиция: собираться достаточно плотной компанией по профилям и набегать зимой на какую-нибудь турбазу, которая скрепя сердце позволяет использовать свое пространство для всяких разных безумств. Хотя турбаза – это громко сказано, нас отправляют на поселение в какой-нибудь лагерь. В том году это были хорошо знакомые «Самоцветы», в этом – «Искорка».
Глава первая. Делайте Ваши ставки, господа.
Перед отъездом кучу людей с рюкзаками и сумками принято запихивать в актовый зал, куда к сонной и гудящей аудитории вваливаются не менее сонные, но более правильно гудящие преподаватели, преимущественно университетские. Говорят они долго, каждому отводится ровно час и двадцать минут, но эти люди, особенно в нашем, неизлечимом гуманитарном случае, совершенно забывают об этом и растекаются мыслию по древу похлеще пресловутого Бояна и иже с ними.
Прошлый год я помню не очень хорошо. То есть я хорошо отражаю, что мы с девочками сидели где-то не очень далеко от сцены, рисовали друг другу на руках, что-то писали, играли в карты на коленях и делали странные фотографии. Но что там говорили товарищи лекторы, я как-то помню очень смутно (удивительно, правда?).
В этом году было немного не так. Во-первых, не было девочек, они в это время с парнями ходили провоцировать продавцов продуктового магазина на незаконные действия (неплохой перифраз), во-вторых, настроение было ни к черту, в-третьих, дико хотелось спать, потому что ночь перед этим ну как-то не засыпалось. В общем, я сидела с лицом умирающей воблы и даже пыталась изображать рабочее настроение.
Пыталась, пока не пришла первая птица Говорун. Он, конечно, отличается умом и сообразительностью, но заявление о том, что он представитель Михаила Дмитриевича Прохорова, как-то сбило мой мозг с толку. Оказалось, что он читал нам лекцию на тему вроде «Ситуация в современной России накануне президентских выборов». Кстати, читал интересно, да и сам весь такой мужчина был солидный, приятной внешности, но непроницаемый совершенно. Киселев, кажется. Говорил много про экономику, про международные отношения. Особенно запомнилось мне, как он сравнивал показатели РФ и Бразилии на протяжении нескольких лет, начиная с 2000го, если не ошибаюсь. Бразилия выиграла, что, впрочем, было предсказуемо.
Но как я повторю, настроение было ни к черту, и где-то через 15 минут его болтовни я смачно распаковала шоколадку. Интеллигентно прятала ее, конечно, но во время открытия звук был характерный. Что обо мне подумали, не знаю, но надеюсь, ничего особенно плохого.
В принципе все шло достаточно гладко до тех пор, пока этот дяденька не произнес роковую фразу «Есть вопросы?». И оказалось, что лучше бы он сразу на них отвечал, времени бы было в самый раз. С нами ездили же еще и 9, и 10 гуманитарные классы, которые, видимо, только на вопросы и сориентированы. Я сразу же засомневалась в том, зачем же, собственно, я иду на журналистику.
Хотя вопросы были глупые в большинстве своем.
Но это было только начало. На вторую пару к нам запихнулся бородатый, относительно молодой и вааах какой красавец мужчина, этакий брутал. С философского факультета. Преподаватель.
Так мне мозг давно никто не выносил, и уж тем более, никто не вызывал во мне столько негативных эмоций. Он что-то нес про прикладное назначение философии. Упорно доказывал нам, что мы его не видим. Упорно что-то доказывал про то, что в самом раннем детстве мы теряем себя, а потом всю жизнь себя ищем, «эффект зеркала» это называется. Параллельно он все это связывал с необходимостью получать высшее образование и периодически возмущался тем фактом, что студентки часто влюбляются в своих преподавателей. Видимо, в него не влюблялись. Упорно вбивал в наши неокрепшие умы теорию Платона, говорил что-то про первичность идей во всем мире. Но это еще ничего, если бы он не начал говорить о том, что мировоззрение – это внутренняя тюрьма. Потом, что символ – убийца вещи. Я честно, не очень поняла, что же он все-таки хотел сказать, то ли, что не надо влюбляться в преподавателей, то ли что мы все идиоты, но на философский факультет я никогда не пойду. Факт.
А потом… Он начал спорить с нами по технике этого же Платона. В зале оказалось несколько человек, видимо, помешанных на философии, собственно они-то и попытались на него накинуться. Накидывались слабо, несли что-то не очень связное, хотя что-то очень умное. Ну а может, это я такая замшелая, знаю из философии только страшные книги Хайдеггера и больше знать как-то не очень хочу.
Этого самого невидимого Ивана Игоревича несло конкретно, и я даже втянулась в эту его болтовню, но тут он задал тот же страшный вопрос, что сделал его предшественник.
И погиб.
Потому что раза 4 он говорил «последние два вопроса и все», а люди все требовали мяса с кровью. Не знаю, кому было хуже, ему или мне, но, думаю, все-таки мне, ибо ему-то это должно было быть в кайф.
Ну а потом всех выпустили, я попутно успела натворить страшных вещей, поплакаться в необъятную шубу ЕР (нет, ну Единая Россия же по инициалам) и послушать адекватного человека в лице Леры. В голове было слишком много всего. Надо было ее снять, потрясти и поставить на место, может, был бы толк.
Кстати, уже с утра можно было наблюдать замечательную картину того, как Костя и Кирилл окучивают мою дорогую Ласточку. Уже было понятно, что на предстоящую ночь именно наша комната превратится в притон и бордель. Оставалось только делать ставки, кто же будет в приоритете.
Автобусы пришли вовремя.
Глава вторая. Ставки сделаны, ставок больше нет.
Автобусы были большие и красивые, в них было жарко, шумно и весело. Мои любимые женщины почти всю дорогу копались в моем телефоне с целью найти подходящую музыку на медленный танец. Танец был необходим для конкурсов, которые Ласточка откопала специально для того, чтобы поздравить наших мужчин, но об этом – чуть позже. В итоге они нашли No Doubt – Don’t speak, заезженно, но подходило хорошо.
Мы сидели с Лерой, и… было спокойно. Впервые за долгое время. Мы говорили о чем-то повседневном, о чем-то неповседневном, о поэтах, о непоэтах, перебирали по алфавиту названия любимых групп и исполнителей. На буквы порой находились исполнители, в которых этих букв и подавно не было. Мы говорили о любви к преподавателям, о любви преподавателей к ученикам, и я наконец-то узнала, почему она Небо. Она правда Небо. Странно, но в трудные моменты мне всегда попадаются такие люди.
Крылья и небо – это не одно и то же. Если есть крылья, но нет неба, летать нельзя. А если есть небо, летать можно и без крыльев.

К побитой спине на дешевый скотч –
Из белой бумаги – крылья.
В комплект положили свечу и ночь,
А небо отдать – забыли.

Впрочем, это лирика. Уже на подъезде к пункту нашей ссылки автобус затормозил возле странного здания. Мы решили, что это птицефабрика, и что туда-то и выгрузили куриц, которые ехали с нами. А дальше остаток дороги мы просто играли в ассоциации. Очень много имен. И очень много слова «бред». Что может ассоциироваться с бредом?
Лагерь не представлял собой ничего особенно выдающегося, за исключением, может быть, порнографии на стенах корпусов. Вообще-то там везде были нарисованы пионеры, но издалека очень казалось, что они раздетые и делают что-то неприличное.
Особенно порадовало нас постельное белье, которое распределялось каким-то очень загадочным способом. Получить комплект, состоящий из трех полотенец, одной наволочки и простыни без пододеяльника было в порядке вещей.
А дальше… Дальше началось странное. Люди еще не пили, но всем уже было и без того хорошо, после полдника, на политклубе стало понятно, что Кирилл одержал победу, а Костя быстренько переориентировался на меня, мы очень хотели подделать подтасовать результаты голосования (на политклубе у нас были «президентские выборы»), но удержались. Потом нашему вниманию был представлен замечательный спектакль в исполнении девятиклассников, возглавляемых неподражаемой ЕР, Евгений Онегин в переделке в стиле «Давай поженимся».
Гвоздем программы стало нижеследующее:
Мой дядя самых честных правил,
Он правил целых восемь лет.
(а дальше я дословно не помню, но там про то, что он отдохнул немного, и будет править еще 12 лет)
Собственно, уже не в самом печальном расположении духа, мы отправились поздравлять наших дорогих мальчиков. Там были конкурсы, Ласточка была ведущей, а я была в роли ассистентки, которая то завязывала мальчикам глаза, то раскладывала ножи. Собственно, на втором конкурсе мы окончательно поняли, что Кирилл и Костя уже определились – им нужно было станцевать танец с какой-нибудь девушкой и выглядеть предельно галантно. Наши «предельно галантные» не стали долго думать, и предпочли немного потанцевать, немного поговорить и немного покружить нам головы (то есть покружить на руках). Что и говорить, меланхоличное настроение вернулось на место…

Don't speak
I know what you're thinking
I don't need your reasons
Don't tell me 'cause it hurts

Ну а потом было совсем весело. Как мы и предсказывали, наша «палата №5» чудесным образом превратилась в смесь притона с борделем. Люди смеялись, шутили, играли в «я никогда» и вообще вели себя как можно менее прилично. Трезвых было мало. Ходили на улицу, горланили песни, веселились до немогу.
Но черт возьми, какие там звезды… под такими звездами надо влюбляться и целоваться, а не материться в аське, как сапожник… Снова лирика.
Где-то около часу ночи стали всех выгонять, потому что преподаватели были на грани и хотели сна. Впрочем, после приборки комната снова наполнилась. В итоге, в «номере», рассчитанном на 4х человек ночевало семеро. Ну как ночевало… трепалось до пяти утра, а потом отрубилось.
Помню, что ночью было безумно холодно. Да и одно одеяло на двоих – не самая хорошая гарантия комфортного сна. Впрочем, спать оставалось недолго, о чем в скором времени и возвестил мой будильник, мелодию которого не самым приятным образом обозвали танго.
В общем-то на лекции по литературе, которые были после завтрака, из нашей комнаты мужественно сходили только мы с Лерой. Записывать что-либо было крайне сложно, в какой-то момент я просто закрыла глаза… Поэтому помню не все. Обидно, на самом деле, было интересно.
К моему возвращению моих любимых девушек уже колбасило по полной программе. Репертуар зверей немедленно захватил массовое сознание. Никогда не думала, что мне пригодится папка этой группы на телефоне. Пригодилась. Оценили.
Больше нечего ловить,
Все, что надо, я поймал.
Надо сразу уходить,
Чтоб никто не привыкал.

Ну а потом – домой. В автобусе, с Леркой под боком, где-то в середине салона. Сзади доносилось фальшивое пение всего подряд.
«С причала рыбачил апостол Андрей…»

-Слушай, а я знала, что они сейчас это будут петь.
-Да?
-Да.
***
-Я думаю, что изменилось… А они петь перестали.
***
Доехали. Дома. Пошла спать.