Если вы думаете, что я – смерть, да ещё, не дай бог, с косой, то мне искренне жаль напрасно потраченного времени на рассказ о моей профессии. В вашем языке нет аналогов моего имени, но если использовать любимый вами английский, то я – кто-то вроде дехортера, «разубеждателя». Я – то неуловимое, что заставляет людей менять собственную жизнь вопреки здравому смыслу. Я – то последнее, с чем вам приходится сталкиваться в жизни, самый благодарный из всех слушателей и самый честный из всех собеседников; я субстанция, дематериализующая вашу душу и сообщающая о том, что вы мертвы. Это обо мне часто говорят «печать смерти», хотя я не имею ничего общего с этой грязной шлюхой.

Те из вас, кто хоть раз был близок к смерти, поймут меня. Если вы, скажем, лежите на операционном столе с перитонитом, как прямо сейчас – Ксюша, шанс, что вы умрёте, очень велик. И дело даже не в интоксикации, которая атакует ваш организм, дело не в осложнениях и адской боли, сопровождающей этот процесс. Находясь под наркозом, вы можете отделиться от собственного тела, абстрагироваться, превратиться в сгусток энергии, ничем не ограниченный. Это совершенно непривычное состояние, и в этот момент вы более всего нуждаетесь в ком-то, кто объяснил бы вам, что происходит. И тут появляюсь я. И если я буду говорить, вы умрёте. Если говорить будете вы – возможно, я не позволю смерти забрать вас.

Ксюше – 15 лет. Аппендицит – то заболевание, которое передаётся по наследству через поколение, то есть, от деда внуку. Дед Ксюши умер 1 января, как выяснилось после вскрытия, от перитонита. Диагностировать его было крайне сложно, потому что аппендикс был заведён за рёбра. В больнице деду ничем помочь не смогли, поставили диагноз «отравление» и только немного облегчили его последние секунды. Ксюше повезло больше, если вообще прилично так говорить в данной ситуации. Она встретилась со мной взглядом, но у меня не хватило духу сказать ей то, что надо произносить в таких ситуациях. Она смотрела на меня и ждала. И я знала, что пройдёт ещё пара мгновений, и ничего не исправить. Но тут начала говорить она. Говорить взахлёб, говорить всякий бред, говорить быстро, о том, что она боится умирать, о том, что ей очень больно, о том, что папа изменяет маме, о том, что бабушка Вера будет горько плакать…

Оперирующий врач этим вечером открыл бутылку дорогого шампанского в честь очередного спасённого от смерти пациента.

Много лет спустя, встретившись с ней, я задала ей один-единственный вопрос, который могла задать любому из своих знакомых, но приберегла почему-то для неё:
– Страшно умирать?
– Умирать не страшно. Страшно возвращаться к жизни.